(no subject)
Нет, от зимности лечит
Если уж не весеннее уханье сов –
Только арлекинада осенних лесов,
Только тень растворённых в листве голосов,
Только поздний кузнечик.
11 января 2006
Собаке Нюше
Нет, от зимности лечит
Если уж не весеннее уханье сов –
Только арлекинада осенних лесов,
Только тень растворённых в листве голосов,
Только поздний кузнечик.
11 января 2006
Собаке Нюше
Шесть лет
***
Вновь приснились лыжи в Сосновке,
Да трамвай, что скрипя и неловко
Проползает вдоль снежной реки...
Заберись – уж в который раз! –
В те, где снег – лишь калиф на час,
Впрочем, он и на час не властен –
Сникнет весь перед рыжей сосной,
Растворится тень памяти, гложущей
Отряхнут с брезгливостью снег,
Запестрят над тёплым асфальтом –
Чуть их ветер морской позовёт –
Что ж, вернись к этим фильмам старым,
И окажется завтра не страшным,
День собутыльника
ЭКЛОГА СИЛЕНУ
Вот помпейская фреска!
Как пляшут вакханки и скачут сатиры!
Дионис чем-то занят? Его почему-то тут нет?
Эй, Силен! Дай шматок что-ли свежего козьего сыра!
Перекинь через этот ничтожный провальчик
В три тысячи лет!
Во, спасибо! Поймал!
А теперь расскажи мне про эти оливы,
И откуда в лесах беотийских разросся такой виноград?
И с чего все вакханки – с манерами оперной дивы?...
Разберись-ка! Да, тут девятнадцатый век виноват!
Так... без козьего сыра Эсхил бы, пожалуй, и выжил
Не случайно трагедии первые в мире – его
(То есть «пенье козлов»)... Ну, октавой чуть ниже, чуть выше
А насчёт молока... Но козлы, извини меня, не для того!...
А вот как без козлов обойтись чудаку-Эврипиду?
Никакого тут хора не хватит: актёры нужны!
И копытца надёжней котурн, хоть и хилые с виду,
И трагедии – ах! –персонажами густенько заселены!
Времена и вообще-то плотнее набиты людьми, чем пространства,
Вон смотри, той оливе, наверно, не менее тысячи лет –
Не под ней ли король-трубадур тут с Бертраном де Борном ругался,
И бренчали на арфах вдвоём, пока их не разгонит рассвет?
Заселённость у дядюшки Хроноса – многоэтажна,
А Пространство всего лишь по плоскости населено...
Стенка Тёмных веков... (Как ты через неё перебрался отважно!
Да, Силен, ты силён, хоть и не протрезвел всё равно.)
Знаешь, Аристофан тебя прочил нередко в герои,
И поэтому, славный Силен, мы с тобою дружны,
Ну, Мольер тебя переодел в Сганареля, не скрою...
Почему Ботичелли не привёл тебя в свиту Весны?
(no subject)
MEA!
Если время стреляет как птицу влёт,
Если время стекает с морщин как пот,
Как стекают остатки дождя на капот –
И ветер сметает их на скоростях,
Как приставшие к стёклам листья,
Как снежинки первые, как пустяк,
Не замеченный в рощах предместья,
Из групповой фотографии с надписью «Время»
Вырезают ножницами одного за другим,
И дырки, в плотной бумаге зрея,
Пропускают не память – фигурный дым.
И несолнечный день, и туман как сметана,
Сквозь него – только мутного солнца глазок…
Это – время пожухлой листвой платана
Это – время вертится возле вечных вещей,
Вроде Сириуса, Любви и того же Рима,
И опять вырастает новый мир, тот, ничей –
(no subject)
***Когда туман к воде сползает постепенно
И облака сидят на креслах площадей,
Я в городе сыром завидую Гогену –
Нездешности его деревьев и людей.
...Сухой чертополох танцует на бумагах,
В редакциях газет – машинок чёрный лом,
А в серых зеркалах, в пустых универмагах
Красавица ольха смеётся над тряпьём.
И небо чёрное над набережной встало
Всё в белых искорках, как старое кино,
И на экран ползёт видение вокзала,
Где паровоз летит в стеклянное окно .
Всё на места свои вернётся непременно.
И утки на воде – как тапочки Дега...
Шуршит буксир Маркé над розоватой Сеной.
И тихо. И рассвет. И тают берега.
И облака сидят на креслах площадей,
Я в городе сыром завидую Гогену –
Нездешности его деревьев и людей.
...Сухой чертополох танцует на бумагах,
В редакциях газет – машинок чёрный лом,
А в серых зеркалах, в пустых универмагах
Красавица ольха смеётся над тряпьём.
И небо чёрное над набережной встало
Всё в белых искорках, как старое кино,
И на экран ползёт видение вокзала,
Где паровоз летит в стеклянное окно .
Всё на места свои вернётся непременно.
И утки на воде – как тапочки Дега...
Шуршит буксир Маркé над розоватой Сеной.
И тихо. И рассвет. И тают берега.
(no subject)
1944-й
Мне четырнадцать. Юг жжётся.
Пляж на той стороне Дона.
В пёстрых тряпках песок жёлтый,
И акации в небе тонут.
Снова переплывёшь в город,
Кое-как привязав «фòфан» ,
И полезет тебе за ворот
Разговор из распахнутых окон.
Под каштаны проспектов вечерних
Редко выйдет какой мужчина,
Иногда промелькнёт машина,
И в машине погон чей-то...
А вечерний асфальт – жаркий,
И мороженого на углах нет,
А любая прохожая пахнет
Резедой в городском парке.
Цвет заката – терпкий, горчичный,
И тревогу сравнить не с чем...
Засыпают под утро мальчишки,
Пальцы вмяв в животы женщин.
1992
ОТРЫВОК
В бирюзовых осоках Азова,
На песке, среди лодок плоских,
Как умели казачьи вдовы
Утешенье найти в подростках!
Как тяжёлым двигали крупом,
Помощнее донской кобылы...
Вспоминать это, может, глупо,
Только всё это было, было,
И ведь всё – без единого слова,
Без единого скрипа двери!
Из-за них – до сих пор не верю,
Что не стать мне подростком снова...
1996
Мне четырнадцать. Юг жжётся.
Пляж на той стороне Дона.
В пёстрых тряпках песок жёлтый,
И акации в небе тонут.
Снова переплывёшь в город,
Кое-как привязав «фòфан» ,
И полезет тебе за ворот
Разговор из распахнутых окон.
Под каштаны проспектов вечерних
Редко выйдет какой мужчина,
Иногда промелькнёт машина,
И в машине погон чей-то...
А вечерний асфальт – жаркий,
И мороженого на углах нет,
А любая прохожая пахнет
Резедой в городском парке.
Цвет заката – терпкий, горчичный,
И тревогу сравнить не с чем...
Засыпают под утро мальчишки,
Пальцы вмяв в животы женщин.
1992
ОТРЫВОК
В бирюзовых осоках Азова,
На песке, среди лодок плоских,
Как умели казачьи вдовы
Утешенье найти в подростках!
Как тяжёлым двигали крупом,
Помощнее донской кобылы...
Вспоминать это, может, глупо,
Только всё это было, было,
И ведь всё – без единого слова,
Без единого скрипа двери!
Из-за них – до сих пор не верю,
Что не стать мне подростком снова...
1996
(no subject)
(no subject)
***
Собаке Нюше
В эту осень небо привыкло
Зажигать каждый вечер закат.
В оркестровой скрипки пиликают –
Как дубовые листья кружат,
А со сцены – воронье соло,
Воробьиный хор (далеко!),
И с готовностью невесёлой
Ветры пробуют геликон.
Ну-ка, вслушайся, если уловишь,
Репетирует что-то даль,
Где-то – поезд по шпалам клавиш:
То настраивают рояль.
Мы с тобой пройдём непременно,
По паркетам листвы скользя,
За кулисы, в фойе, на сцену –
Только в зрительный зал нельзя.
Говоришь – пойдём? Но однако
Нам никто ещё не сказал...
И куда нам спешить, собака?
Нас не пустят в зрительный зал.
1995
